25-й танковый батальон

Воспоминания солдат о военных годах самые ценные. Родственники бережно хранят воспоминания своих близких, прошедших войну. Собранными записями своего дедушки нам поделился Стас Аничков. Жаль только одного, что история обрывается. Читается взахлеб и переносит читателя в суровую реальность того времени.

«…22 июня 1941 года в 5 часов 20 минут утра немецкая авиация нанесла боевой удар по г. Пскову (особенно железнодорожной станции) и по нашему лагерю. Так для меня началась война с Германией. Позже она перешла во Вторую Отечественную войну для Советского народа. Основную тяжесть этой войны вынес русский народ. Недаром главнокомандующий всеми вооруженными силами Советского Союза тов. Сталин И. В. в честь победы пил тост за русский народ. (Примечание. Имя Сталина в этом месте дедушкой жирно вычеркнуто. Видимо, в последние свои годы, прочитав все, что писали в газетах, дедушка пересмотрел свои взгляды на роль Сталина в войне.)

И так, для меня, младшего сержанта, танкиста, война началась в 5 часов 22 июня 1941 года в г. Псков Ленинградского военного округа при 25 танковом полку.

Командир полка был полковник Хасин.
Командир батальона - майор Цыпляев А. Н.
Командир роты - старший лейтенант Маликов.
Командир взвода - лейтенант Субботин.
Командир танка - старший сержант Твердов.
Механик-водитель - Старший сержант Хуртаков.
Радист-стрелок - младший сержант Кравченко.

По боевой тревоге в 3 часа ночи в этот день полк был поднят по приказу командования. Все, что могло двигаться своим ходом: танки, автомашины, были отведены в глубь леса, а те, которые были в стадии ремонта (20%) вместе с палатками, зданием штаба, тыловыми службами, были уничтожены во время бомбежки лагеря.

Может быть, это так и нужно было - ремонт техники, но не так же открыто и именно в лагере. Примерно с 25 танков были сняты моторы и отправлены на ремонтные заводы, а замены не было. Так, в первые часы войны, полк понес потери. Мой танк находился в боевом состоянии, но без боевого комплекта, как и все остальные.

Днём того же 22 июня наш 25-й танковый батальон, в неполном составе, своим ходом был направлен не на запад в Прибалтику в сторону фронта, а наоборот - на северо-восток в Гадчино под Ленинград. Марш в 230 км. На этом маршруте горючее в баках было израсходовано, а некоторым даже не хватило. Асфальтную дорогу от Пскова до Ленинграда превратили в щебенку. В районе Гадчино в лесу полк простоял двое суток. Подвезли боекомплект и горючее, снаряды для пушек 45 мм, патроны для пулеметов, которые тут же заправлялись в диски. В ночь на 25 июня полк в том же составе, по той же дороге отправился в г. Псков, но не доехав до города у станции Торошино остановился в лесу.

Дозаправились горючим и приступили к погрузке на железнодорожные платформы. Каждый батальон был погружен в отдельный эшелон. Таким образом, составились три эшелона с танками и четвертый - с тылами: автомашины, горючее, боеприпасы, продовольствие. Все было расписано как по нотам. Составленные эшелоны почти в притык один за другим через Псков и Остров направили в Латвию в сторону Резекне. Границу с Латвией проехали благополучно. Днем нас всю дорогу сопровождал самолет-разведчик противника. Не доезжая Резекне, в степи на перегоне, где-то к вечеру в 18-19 часов, немецкие самолеты атаковали наш первый эшелон, но ни одна бомба в состав не попала, а вот железнодорожное полотно перед составом было исковеркано изрядно. Составы с танками встали в степи. Четвертый эшелон, шедший за нами, окончательно был разбит и сожжен. Итак, нашим эшелонам двигаться некуда: ни назад, ни вперед.

Командование полка приняло решение выгружаться прямо с платформ на насыпь полотна. Раскрепили танки от платформ, по малому развернули машину поперек платформы, башня развернута на 180 градусов пушкой назад. Подводили танк как можно ближе к борту, включаешь третью передачу, даешь полные обороты мотору, при выжатом сцеплении бортовых фрикционов и главного. При резком включении всех фрикционов танк делал скачок и в прыжке соскакивал с платформы на насыпь, клевал вниз и по насыпи сползал на ровное место.

Такая операция не всем водителям удавалась, но при помощи буксирных тросов танки выправляли и ставили на гусеницы. Мною было снято четыре танка. На всю эту работу было затрачено 2-3 часа. Танки были разгружены и отведены в лес. За время выгрузки в воздухе не было ни одного самолета противника. Наверное, немецкое командование настолько были уверены в этой ловушке, что не хотели даже проверять, что же с составами; или просто им было не до нас, заняты были другими объектами. Да они прекрасно знали, что нам далеко не уйти. Тылы-то наши сгорели, а заправится где-либо на стороне не так-то просто. Двигатели танков Т-26, БТ-7 работали только на чистом авиационном бензине.

Все мы, от командиров до рядового, солдаты, догадывались, что эта вся карусель не случайность, а прямое предательство, и исходит оно не от наших полковых командиров, а от вышестоящих начальников. А попробуй возмутиться и высказать свое мнение вслух - ты тут же был бы обвинен в паникерстве и недоверии к начальству своими же политруками.

Полк еще не вступил в бои, как его растащили по 3 - 5 танков на все направления. Затыкали дырки и прорехи, а вот позаботиться о том, в каком положении находятся эти танки и как их снабжать необходимым - никто не думал.

В составе своего взвода из пяти танков мы оказались в охране штаба какой-то армии недалеко от границы, а вот какая - я до сих пор не знаю. С открытыми люками мы проехали километров 10 - 12, а конца леса не было видно. Я старался, как можно ровнее вести машину, иначе горючее сольется в одну сторону бака, и бензонасос не заберет горючего, и мотор заглохнет. Встать нам все же пришлось, так как мы уже ничего в темноте не могли видеть. Фары зажечь нельзя было, себя бы обнаружили, да мы и не уверены были в отсутствии за нами погони. Правда, мы знали, что немцев в начале войны такие дороги по лесам не интересовали. Они шли лишь по хорошим стратегическим дорогам. В то время им нужна была скорость. Торопились.

В июле ночь короткая, танк загнали в кусты и остановились на ночлег. Только теперь мы почувствовали, что за целый день мы еще ничего во рту не держали, кроме воды. Достали продукты, а их у нас было в достатке: и хлеб, и колбаса, тушенка, рыбные консервы, даже крынка с медом. Как следует подзаправились и стали ждать рассвета.

В начале войны немцы были пунктуальны. С наступлением темноты они прекращали всякие боевые действия, занимались мародерством, готовили себе ужин, и отдыхали. Нас никто не преследовал, тем более в лесу.

Когда рассвело, командир меня оставил у танка, а с Кравченко пошел дальше искать выход на хорошую дорогу или хутор, словом, в разведку.

Через два часа они вернулись, и командир сказал мне, что в трех километрах от нас нашли кордон лесника с семьей. Расспросили у него все, что нас интересовало. Нас больше всего интересовало горючее, но, конечно, у него его не оказалось. Итак, на танке больше ехать некуда. Приехали.

Решили дальше двигаться пешими, если нужно будет - вступить в бой как стрелки-пехотинцы. Мы сняли с танка ручной пулемет, правда, он без деревянной ложи как в пехоте, но и из него стрелять можно, если положить на опору, а то прямо с живота. Взяли к нему пять дисков с патронами, забрали гранаты Ф-1 по шесть штук на каждого. Забрали продукты, сколько могли унести. Свои вещи, а у нас кое-что было еще с мирного времени, завернули все в брезент, которым закрывали танк. У заметной одинокой сосны выкопали яму и все зарыли. На сосне сделали зарубку «Т», т.е. метку. Нам все казалось, что война продлится немного и мы скоро вернемся обратно. Но нам не пришлось вернутся и через четыре года, а большинству вообще никогда.

Продукты, которые не могли унести, мы сложили у дороги в кустах и об этом сказали лесничему, когда проходили мимо него.

В двадцати метрах от места, где мы остановились ночью на танке, был овраг, не особенно глубокий, но примерно метров 5-6 с крутым спуском. На остатках горючего мотор тут же завелся, и я направил машину в этот ров, на ходу с танка сошел. Мы полагали, что машина опрокинется, но она сползла и осталась в нормальном состоянии. Оставлять так было нельзя. В таких случаях по инструкции мы были обязаны танк взорвать, для этого у нас был пакет «66», т.е. взрывчатка. Я открыл люк двигателя, заложил этот пакет в моторную часть, но ближе к перегородке с башней и боевой укладкой.

Дорога от нашей засады проходила в километре от нас. Мы решили, что если противник появится на этой дороге, так хоть с пользой израсходовать боекомплект, а не взрывать вместе с танком. Отходящих, а вернее сказать, драпающих бойцов, обозов, становилось все меньше и меньше. К вечеру вроде стихло, жара спала, видимость была хорошая. Противник себя долго не заставил ждать.

Первые, как обычно, появились мотоциклы. Это разведка. Мы их пропустили. Через 10 минут показались тир транспортера с пехотой, а за ними автомашины. Больше ждать было нечего. Мы сидели все на своих местах, как расставил нас командир.

Будучи при штабе армии, мы по рации часто имели связь со своим штабом полка и примерно знали, где он находится. Часто просили отозвать нас к себе, но получали отказ, да и что мог сделать полк, если он подчинялся такой же армии. На этот раз мы попытались так же связаться с полком и доложить сложившуюся обстановку, но нам это не удалось, наверное, полк от нас  был далеко. Теперь мы оказались как самостоятельная единица и могли действовать на свой страх и риск, и наш танк по-настоящему вступил в бой.

Командир был отменный стрелок из пушки. Участник финской компании, да и на стрельбах в мирное время, за меткую стрельбу имел благодарности от командования полка.

Первый выстрел был недолет до цели. Я прекрасно все видел, так как сидел в это время на дереве и корректировал огонь орудия. Второй снаряд он влепил в последний третий транспорт, и он вспыхнул. Автомашины остановились и с них посыпались автоматчики. Командир стрелял без перерыва и поджег бронетранспортер и автомашину. Третий бронетранспортер успел укрыться за бугром, и нам его не стало видно. Немцы такого нахальства не ожидали. Мотоциклисты, а их было трое, вернулись обратно, но к своим им не удалось пройти. Кравченко их расстрелял из пулемета.

Немцы поняли, что здесь не организованная оборона, а просто танк в засаде. Мне было видно, как автоматчики стали разворачиваться в цепь и полукольцом двинулись на опушку леса, где мы находились. Обо всем этом я докладывал командиру, но ему из-за бугра еще не было видно. Он приготовил фугасные снаряды и пулемет, приказал мне сесть на место за рычаги и быть готовым к отходу вглубь леса на случай нашего окружения. Скоро стала видна пехота, и тогда их стали поливать и из пулемета, и из пушки. К немцам подошли танки и открыли по нас огонь из своих пушек.

Нам ничего не оставалось. Как сматываться с этого места, иначе они нас все равно бы расстреляли. Я завел мотор и двинулся по этой проселочной, а точнее, лесной дороге вглубь леса. Быстро стало темнеть. Бой, который мы организовали, занял не более двух часов.

Вместо того, чтобы вести бои и задерживать натиск противника, мы должны были таскаться с этим штабом армии и охранять бог весть кого и чего. Горючего в баках оставалось все меньше и меньше, а заправиться не удавалось. Автобензин не годился. Один высокопоставленный начальник в звании генерала чуть ли не обвинил нашего командира в предательстве за то, что он отказался заправить танки таким бензином. Он видно полагал, что танки могут работать даже на воде из речки.

Некоторые «командиры» в своей трусости и паникерстве доходили до того, что чуть не расстреливали солдата за то, что он курил около горевшего дома или целой деревни, обвиняя его в демаскировке от вражеской авиации. Вот такая бездарность нами командовала.

В конце концов, мы докатились до того, что сожгли горючее и один за другим танки начали останавливаться, и тогда никаким штабам мы не нужны были.

Как сложилась судьба остальных танков взвода и самого командира взвода - я не знаю. Позже, когда мы нашли штаб своего полка, никого из нашего взвода там не было и после, за всю войну, никого не пришлось встретить.

Путь, пройденный с момента выгрузки с эшелонов до остановки танков, составлял примерно километров 120, но мытарства по дорогам, судя по израсходованному бензину, показало, что мы проехали 300 км.

Фашисты наступали нам на пятки. В районе Новоржева, а точнее, села Михайловского (Пушкинские горы) я доложил командиру, что горючего осталось в запасном баке килограмм 20 - 30. Тот доложил командиру комендантского взвода штаба армии, и нас поставили на развилку дороги с задачей: не пропустить колонну противника, рвущуюся к Новоржеву. Нам стало ясно, что от нас решили избавиться, потому что вместе с приказом рекомендовали действовать по обстановке, т.е. в критический момент взорвать танк.

На опушке леса, вблизи развилки дорог, облюбовали место для танка и тщательно его замаскировали. В таких случаях, согласно инструкции, водитель должен на всякий случай подготовить танк к уничтожению, т.е. взрыву, чем я и занялся. Подготовил пакет № 66 - это взрывчатка для такого случая. Дорога от нашей засады проходила в километре от нас.

Командир танка Твердов ушел на рекогносцировку местности и, заодно, посмотреть дорогу вглубь леса на случай отхода с позиции. Стрелок-радист Кравченко проверял боеприпасы и состояние пушки и пулемета, потом залез на сосну, у которой мы стояли и следил за дорогой. Тем временем я слил бензин с запасного бака, вернее, остатки его, даже с отстойника, перелил в основной бак, еще литров 8 - 9 - а это на 18- 20 километров хода. Таким образом, у нас набралось литров 22 - 25, это уже что-то…»

отрывки из воспоминаний дедушки Стаса АНИЧКОВА